Если молчать как рыба и всё покорно сносить, то люди из тебя и не то сделают!
Люди предпочитают разговаривать с людьми, на худой конец — с кошками и канарейками, но в отсутствие и тех и других излить душу готовы и глиняной посудине.
Мрак расползается повсюду; шумы, что в дневное время не слышны, теперь звучат в полную силу. Всё неодушевленное при посредстве ночи одушевляется. Платяные шкафы стонут и ворчат, стулья судорожно вздрагивают, доски пола суетливо ерзают.
Существует девяносто один способ говорить правду — и девяносто второго я не услышала. Зато я услышала пятьдесят девятый способ вранья (из существующих двухсот десяти), который в моей коллекции именуется «дикая земляника».
В самом деле, кому захочется уронить себя в глазах любимого хомячка?
Нет ничего страшнее, чем отсутствие правил. Люди готовы превозносить самые худшие правила — лишь бы только небосвод не обрушился на них беспричинно, против правил.
Есть у человека одна потребность, которая почти столь же насущна, как потребность в сне, пище или в воде, но поскольку потребность эта в сравнении с любой физической не столь сильна и мучительна, мы порой её недооцениваем. Эта потребность — жить по правилам. Правила правят миром.
Невероятное встречается в нашей жизни довольно часто. Правда, далеко не все окружающие нас чудеса так же экзотичны, как история о кладбищенском воре из Египта, который попытался избить финского стряпчего обледеневшей ящерицей.
Окружающие нас чудеса отнюдь не менее невероятны оттого, что в них не фигурируют замороженные игуаны. Невероятное является нам не только в образе замороженной игуаны, но и в образе нелюбимой мебели, соседа-домоседа, неразделённой любви и неинтересной работы. Невероятное, иными словами, — это высшее проявление вероятного.
— А в глаз не хотите? — в её вопросе сквозит такая теплота, такая непосредственность, интонация вопроса настолько не соответствует его содержанию, что мистер Утиль не сразу понимает, о чём речь.
В этой части города принято не только ценить оригинальность, но и соблюдать повышенные меры безопасности.
Трое качков, чей совокупный интеллект примерно равен интеллекту карандаша.
Завод, который производит таких, как он, был запущен ещё до ледникового периода.
— Запомни одно слово, — говорит она. — Апосематика. А-по-се-ма-ти-ка. Хочешь, я его тебе запишу? Человек, над которым ты смеешься, может оказаться не только толстым, но и сильным.
Когда живешь в этой части Лондона, за развлечения платить не приходится.
Коллекционировать можно без конца. А если всё, что хотелось собрать, собрано? Горе коллекционеру, у которого законченная коллекция.
Чтобы к другим женщинам был равнодушен до такой степени, что прошёл бы мимо трех юных голеньких шведок, которые играют в пинг-понг, стоя на руках и широко расставив ноги.
Во всей стране найдутся от силы два-три мужчины, которые не считают себя увлекательнейшей темой для разговора.
Каждое мгновение миллионы людей заводят одни и те же разговоры, которые, точно комары, перелетают из дома в дом, из страны в страну — и возвращаются обратно.
Преподаватель; плохой знак. Мало кто занимается преподаванием по собственному желанию. Как правило, это неудачники: неудачливые грабители банков, дирижеры, лётчики — люди, которые так и не смогли овладеть своей профессией. Преподаватель английского языка как иностранного — ещё хуже. Такие имеют работу только потому, что родились в стране, чей язык пользуется спросом.
Крысы, лисы и маркизы делают все, что в их силах, чтобы мир окрысился, облисился, обмаркизился.
Меня, надо сказать, всегда поражала популярность добра и зла, этой неразлучной парочки. Лично мне всегда казалось, что борьба в этом мире идет не между добром и злом, а между злом и злом, а чаще, увы, — между злом и злом и злом. Случалось — между злом и злом и злом и злом. Бывала я свидетелем и того, как сражаются между собой зло и зло и зло и зло и зло и зло и зло.
Люди теряют всё: серьги, зубы, надежды, лютых врагов и закадычных друзей, воспоминания, самих себя; единственно, что они утратить не могут, — это утрату. Утрата утраты. Конец конца.
В уличной драке, как и на войне, вторых и третьих призов не бывает.
Туризм, разумеется, тоже не претерпел существенных изменений. Хочешь увидеть мир — вступай в банду мародеров.
Если б мы знали, что нам предстоит, никто бы не покинул материнской утробы по собственной воле. Всех бы кесарить пришлось.
Прошлое, будущее — всё это туристические забавы; в отличие от них настоящее — это бедный родственник Времени; за все несчастья в ответе оно одно.
Украсть ведь можно всё — от супермаркета до лимона.
Только камни хранят молчание, несмотря ни на что.
С пятнадцати лет начинают пить отнюдь не только инопланетяне.
Пользу приносит не истина, а ложь. Ложь во спасение. Истина же редко бывает во спасение.